12-дневная ирано-израильская война с новой силой всколыхнула дискуссии вокруг ядерной программы Ирана. Была ли она когда-либо исключительно мирной? Насколько велика роль России в поддержке ядерных амбиций Ирана? Способны ли иранцы создать бомбу прямо сейчас? T-invariant обсудил это с Дмитрием Ковчегиным, автором публикации израильского Института исследований национальной безопасности о российско-иранском ядерном сотрудничестве.
T-invariant: Иран постоянно называет свою ядерную программу мирной. Она когда-нибудь была таковой?
Дмитрий Ковчегин: Мирной иранская ядерная программа была только когда начиналась, при шахе. Тогда американцы помогали Ирану с исследовательским реактором, немцы строили АЭС в Бушере. Но потом случилась исламская революция, война с Ираком. И когда аятоллы возобновили ядерную программу, задачи были уже совсем другими. Дэвид Олбрайт, автор наиболее подробной книги по этой теме Iran’s Perilous Pursuit of Nuclear Weapons приводит в ней слова Али Хаменеи, который тогда ещё не был верховным лидером. Хаменеи считал, что только создание ядерного оружия поможет стране справиться с внешними вызовами.
СПРАВКА T-INVARIANT
Дмитрий Ковчегин родился в 1977 году. Окончил Национальный исследовательский ядерный университет «Московский инженерно-физический институт» (НИЯУ МИФИ) по специальности «Физическая защита, учет и контроль ядерных материалов и нераспространения». В 1999-м проходил стажировку в Центре изучения проблем нераспространения Миддлберийского института международных исследований в Монтерее. Занимал должности научного сотрудника Центра по науке и международным отношениям имени Белфера при Гарвардском университете и независимого консультанта в Экспертном совете ПИР-Центра.
T-i: То есть бомбу хотели сделать с прицелом на противостояние с Ираком?
ДК: Отчасти. Но в первую очередь это касалось США и Израиля — как средство внешнеполитического сдерживания.
T-i: В своём исследовании вы писали, что поначалу Иран собирался изготовить пять бомб к 2003 году, но не справился с этой задачей.
ДК: Я бы не сказал, что та первая программа на рубеже 1990-2000-х провалилась. Она включала в себя все аспекты, более или менее важные для создания ядерного оружия. К 2003 году программа стала привлекать слишком много внимания международного сообщества. Иран почувствовал, что начинает пахнуть жареным и решил свернуть деятельность. Однако к тому моменту уже смог достичь значительного прогресса. После этого и до настоящего момента, возможно с перерывом на СВПД (Совместный всеобъемлющий план действий, первая ядерная сделка с США. — T-invariant), Иран играл в прятки с международным сообществом, пытаясь, с одной стороны, избежать силового решения вопроса, с другой — достигнуть и поддерживать пороговый статус в рамках работ по военной ядерной программе, которые осуществлялись с переменной интенсивностью.
T-i: Насколько это были самостоятельные достижения, а насколько — благодаря помощи из-за рубежа?
ДК: Первый дизайн взрывного устройства, попавший в руки иранцев, был пакистанским. Утечки ядерных технологий из Пакистана связаны с именем ядерщика Абдул Кадыр Хана. Что касается советских технологий, тут тоже корректнее говорить про индивидуальную инициативу конкретных людей. Самый яркий и задокументированный кейс — физик Вячеслав Даниленко. Он работал в снежинском ВНИИТФ, одной из двух советских оружейных лабораторий, ушёл на пенсию после распада СССР и поселился в Киеве. Но потом каким-то образом оказался в Иране. По официальной версии он занимался там созданием искусственных алмазов. Но физика создания алмазов аналогична физике сжатия ядерного материала в бомбе. Китай помогал в создании исследовательского центра ядерных технологий в Исфахане, но вряд ли принимал непосредственное участие в военной ядерной программе. КНДР помогала в разработке баллистических ракет.
Главные новости о жизни учёных во время войны, видео и инфографика — в телеграм-канале T-invariant. Подпишитесь, чтобы не пропустить.
Но важно отметить, что иранская ядерная программа никогда не была завязана на какую-то конкретную страну, будь то Россия, Китай или Северная Корея. Они с самого начала стремились к тому, чтобы ни от кого не зависеть и иметь возможность сделать всё самостоятельно. В случае принятия решения о создании ядерного оружия Иран, скорее всего, будет опираться на знания и технологии, которые он освоит к тому времени, а не лихорадочно искать помощи за рубежом. Вместе с тем, Иран может продолжать использовать иностранный опыт и технологии, полученные разными способами, для совершенствования своих возможностей в долгосрочной перспективе.
T-i: Но определённую помощь со стороны России они получили?
ДК: Россия и Иран сотрудничали в ядерной области с начала 1990-х годов, но свидетельств помощи ядерной оружейной программе нет. В августе 1992-го Иран стал первой страной, подписавшей межправительственные соглашения с независимой Россией о сотрудничестве в области мирного использования атомной энергии и строительстве атомной электростанции. Кроме того, эти соглашения предусматривали потенциальное строительство исследовательских реакторов, сотрудничество в области подготовки персонала, производства медицинских изотопов и совместных исследований. Однако реальное сотрудничество началось только в 1995 году. Одной из причин задержки были опасения России по поводу ядерных амбиций Ирана. В докладе, опубликованном в 1993 году российской Службой внешней разведки (СВР), была выражена обеспокоенность по поводу военных ядерных исследований Ирана. В следующем докладе СВР, опубликованном в 1995-м, уже не было никаких опасений, там было поставлено под сомнение заявления США о иранской программе создания ядерного оружия.
Первоначальные соглашения между Россией и Ираном 1995 года подразумевали сотрудничество и обучение персонала в чувствительных областях. Например, там было положение о поставке технологии обогащения урана в газовых центрифугах. Тогда вмешались США. Они смогли предупредить поставку Россией Ирану технологий в области обогащения урана. И в РФ решили, что хорошие отношения с США дороже, и ограничились сотрудничеством в сфере атомной энергии. Россия достроила АЭС в Бушере и обучила для неё сотрудников.
T-i: Успела ли Россия поставить Ирану какие-то чувствительные технологии, пока не вмешались американцы?
ДК: Некоторые отдельные организации, похоже, успели воспользоваться слабостью системы экспортного контроля и посотрудничали с Ираном в индивидуальном порядке. В частности, РХТУ и НИКИЭТ (институт под руководством ставшего потом главой Минатома Евгения Адамова), предположительно, взаимодействовали с Ираном по вопросам, имеющим отношение к проектированию тяжеловодного реактора, который потенциально можно использовать для наработки оружейного плутония. Обе организации за это попали под американские санкции, которые были сняты спустя некоторое время после прекращения сотрудничества.
T-i: Тяжеловодный реактор в Араке был одной из целей Израиля. Сообщалось, что он может производить оружейный плутоний.
ДК: Этот реактор так и не был достроен. Тяжеловодный реактор работает на топливе из урана природного обогащения. Особенности его конструкции и используемого в качестве топлива материала позволяют прибегнуть к нему для наработки оружейного плутония. Одним из условий первой ядерной сделки было изменение конструкции реактора в Араке, чтобы его невозможно было использовать для наработки оружейного плутония. В рамках той сделки также вывезли запас тяжёлой воды в Россию.
T-i: Иран помимо урановой бомбы разрабатывал и плутониевую?
ДК: Иранцы изначально шли по урановому треку. Эти два трека расходятся очень рано. Грубо говоря, нельзя просто заменить уран на плутоний. Возможно, Иран рассматривал работы, связанные с плутонием, в рамках всестороннего развития экспертизы в области ядерных технологий, не исключал и военное применение.
Актуальные видео о науке во время войны, интервью, подкасты и стримы со знаменитыми учёными — на YouTube-канале T-invariant. Станьте нашим подписчиком!
T-i: Но некоторые ключевые участники иранской ядерной программы научились всему в России. Известно об убийстве 20 учёных за время 12-дневной войны. Не все фамилии опубликованы, но про некоторых из них уже известно, что своё образование они получали в Москве.
ДК: Да, например, Мохаммад Мехди Техранчи в 1997 году защищался в Институте общей физики РАН. Потом в рамках иранской ядерной программы занимался имплозией. Знали ли в России, что он собирается делать атомную бомбу? Я вполне допускаю, что он сам тогда мог не иметь таких планов. Он был тогда просто молодым аспирантом-физиком. В 1994-2000 годах, когда я сам учился в МИФИ, там были иностранные студенты из разных стран, в том числе и из Ирана.
T-i: В тот же промежуток времени (в 1998 году), в МИФИ защищался Абдольхамид Минучехре — один из убитых Израилем в 12-дневной войне учёных, физик-атомщик, инженер и декан факультета ядерной инженерии. Вы не были с ним знакомы?
ДК: Судя по опубликованной информации, его научным руководителем был Вячеслав Хромов, который в МИФИ заведовал кафедрой теоретической и экспериментальной физики ядерных реакторов. Я тоже учился на этой кафедре, но знакомы мы не были.
Тогда Россия и Иран заключили соглашение по АЭС в Бушере. Нужны были специалисты по эксплуатации реакторов. Конечно, эти знания могли бы быть использованы и в рамках военной ядерной программы. Но я не думаю, что Россия предполагала содействовать Ирану в военной ядерной программе, осуществляя это сотрудничество. Кстати, у иранцев были возможности учиться физике не только в России, но и в Европе, и в США.
T-i: Ещё один убитый за время войны ядерщик, Сейед Амир-Хоссейн Фегхи успел поработать в ЦЕРН. Это ведь никак не связано с атомной бомбой?
ДК: Это пример того, как мог развиваться карьерный трек. Человек изучает общую физику. Потом начинается какая-то специализация. Думаю, что подавляющее большинство, если не все, ехали за границу просто учиться, не ставя перед собой заранее цели участвовать в создании ядерного оружия. Если сравнить с советским опытом, то переход в военную область происходил либо на старших курсах, либо уже после выпуска, когда подходящим кандидатам делали предложение, от которого во всех смыслах было сложно отказаться. Предполагаю, что подобным образом рекрутировали сотрудников и в иранскую программу.
T-i: Но теперь в Иране уже есть своя школа, и учиться за границей необязательно?
ДК: Думаю, иранцы вполне способны готовить людей самостоятельно. У них много молодых специалистов — может быть, сотни. Конечно, найдутся желающие встать на место тех, кого убил Израиль. Но пока эти люди не обладают нужным опытом, и быстро восполнить потери не получится. 20 убитых за время войны ядерщиков были элитой. Как и, например, Мохсен Фахризаде, руководитель иранской программы создания ядерного оружия с 1990-х, которого убили в 2020 году.
T-i: Последствия 12-дневной войны сильно отбросят Иран на пути к ядерному оружию?
ДК: Убийство 20 учёных — это не меньший удар по ядерной программе, чем разрушение инфраструктуры. Они найдут новых людей, но не мгновенно.
Кроме того, как ни цинично этого прозвучит, это важный сдерживающий фактор. Многообещающий вчерашний PhD теперь трижды подумает, прежде чем соглашаться на предложение о такой работе. Конечно, это не этичное и не правовое действе. Я бы, наверное, предпочёл, чтобы этих учёных не убивали, а куда-нибудь вывезли из Ирана. Это было очень эффективно с точки зрения нарушения планов создания ядерной бомбы.
T-i: В своей работе вы пишете, что Иран может сделать девять бомб в течение месяца. Но за время войны Израиля и Ирана мы слышали разные оценки состояния ядерной программы. Одни эксперты говорили, что иранцам оставались считанные недели до ядерной бомбы. Другие — что более двух лет.
ДК: Речь не о девяти бомбах, а о том, что у Ирана достаточно материала и возможностей обогащения, чтобы получить материал, необходимый для для создания девяти бомб. Но помимо наработки ядерного материала есть и другие действия, которые необходимо выполнить для создания ядерного оружия. Их обогащённый уран находится в газообразном состоянии в виде гексафторида урана. Из него необходимо получить металлический уран, который нужно дополнительно обработать, чтобы получить собственно ядерную «начинку» бомбы. Кроме этого, нужно подготовить и собрать все неядерные составляющие. И мы не знаем, в каком состоянии у них все эти работы. Может быть, всё уже готово и осталось только собрать вместе ядерный и неядерный компоненты. А может быть, там работы на два года. Отсюда и разброс в оценках.
T-i: А этот обогащённый уран хранят в газообразном виде в каких-то специальных баллонах? Когда говорят, что он погребён под завалами ядерного центра Фордо, что имеется в виду — что он прямо в баллонах погребён?
ДК: Если говорить упрощённо, то да, это баллоны. Уран для энергетических нужд хранят в ёмкостях примерно метр диаметром, и три метра в длину. Для урана высокого обогащения баллоны меньше. В принципе, два человека могут такой баллон поднять и нести.
T-i: Но завод в Исфахане, где уран переводили в металлическую форму, Израиль разбомбил в начале войны. Значит, сейчас иранцы сделать бомбу не могут?
ДК: Тут есть некая неопределённость. Во-первых, нельзя исключать, что они уже сделали определенное количество металлического урана втайне от МАГАТЭ. Во-вторых, помимо комплекса в Исфахане, у них могли остаться мелкие лаборатории или производства, которые не настолько эффективны, как производство в Исфахане.
T-i: Способны ли иранцы, по вашей оценке, создать бомбу прямо сейчас?
ДК: Их ядерная программ не так развита, как российская или американская, но им уже хватает знаний, чтобы сделать рабочее взрывное устройство. Это ведь две отдельные задачи. Первая — сделать ядерное взрывное устройство. Вторая — сделать такое взрывное устройство, которое можно поместить в ракету. И которое после полёта на огромной скорости взорвётся там, где надо, тогда, где надо, и так, как надо. Думаю, простое ядерное взрывное устройство они способны сделать уже давно. А к решению второй задачи если не пришли, то, по крайней мере, приблизились.
T-i: Есть ли шанс, что на этом финальном этапе им сейчас поможет Россия?
ДК: С начала 1990-х и, по крайней мере, до коллапса первой ядерной сделки РФ ограничивалась сотрудничеством с Ираном в сфере энергетики. Скорее всего, это продолжалось и до войны с Украиной. У меня есть опасения, что Россия может предоставить технологии двойного назначения, которые непосредственно не относятся к военной ядерной программе и поставки которых легально могут осуществляться при выполнении определенных условий. Обладание подобными технологиями может повысить эффективность иранской ядерной программы в целом. Россия — мировой лидер в технологиях обогащения урана, и сотрудничество в этой области может существенно помочь Ирану.
Что касается непосредственно программы создания ядерного оружия, я не думаю, что Иран будет прямо просить у России помощи в чём-то, чего ему не хватает. Хотя бы потому, что, начиная просить, ты раскрываешь свои уязвимости, а уровень доверия между Ираном и Россией далёк от идеального, несмотря на очевидное сближение в последние годы. А Россия также не будет делиться с Ираном наиболее чувствительно информацией, потому что это составляет основу российской обороноспособности, и у России нет гарантии, что эта информация не станет в Иране добычей иностранных разведок или не будет использована Ираном против нее.
T-i: Реакция РФ во время войны с Израилем вызвала большое разочарование в Тегеране. Повлияет ли это на ядерное сотрудничество?
ДК: Думаю, нет. Гораздо больше влияние могут оказать переговоры с США (как со стороны России, так и со стороны Ирана), которые будут касаться сотрудничества сторон в ядерной области. В любом случае Россия не откажется от сотрудничества в области атомной энергетики. Россия расширяет Бушер и собирается строить в Иране ещё одну электростанцию. А США не будут возражать против этого сотрудничества по причине его минимальных рисков для режима нераспространения. АЭС в Бушере сейчас не бомбили, и это является свидетельством того, что ни США, ни Израиль не видят угрозы в ней.
T-i: Россия уже предложила в рамках новой сделки принять на хранение иранский обогащённый уран. Но ведь что-то подобное уже было раньше?
ДК: После заключения первой сделки из Ирана в Россию вывезли обогащённый уран и тяжёлую воду. Тот уран до сих пор в РФ. Теоретически Иран может попросить, чтобы Россия использовала его, когда будет делать топливо для Бушера. Вся ирония в том, что американская администрация сейчас идет к тому же формату сделки, пусть и с изменениями, из которой Трамп когда-то вышел. Над ней работали умные люди, и она включала меры, способствующие снятию озабоченностей относительно ядерной программы Ирана.
T-i: Но сделка вызывала острую критику. Иран прятал свои объекты от МАГАТЭ. А ещё благодаря частичному снятию санкций Иран мог строить ракеты и спонсировать террористические группировки от ХАМАСа до хуситов.
ДК: Сделка была не идеальной, но представляла компромисс, выгодный всем сторонам. Её можно было исправить, а не разрывать. Нынешняя ситуация гораздо менее определённая, чем была до коллапса сделки. МАГАТЭ не получает уже никакой информации изнутри. Мы не знаем о запасах урана и имеющемся оборудовании. В некотором смысле всё даже неопределеннее, чем было до начала войны Израиля и Ирана.
Фото Дмитрия Ковчегина в иллюстрации-коллаже: Efrat Eshel.